8 декабря исполнится год с момента падения режима Башара Асада в Сирии. Бегство диктатора в Москву ознаменовало не только конец одной из самых жестоких диктатур Ближнего Востока, но и стало кульминацией цикла восстаний и репрессий, начавшегося пятнадцать лет назад в Тунисе. Это произошло после шока, вызванного самосожжением молодого уличного торговца в декабре 2010 года, который боролся с произволом режима Зин эль-Абидина Бен Али.

Волна «арабской весны», начавшаяся в 2011 году, стала первым примером горизонтальной и мгновенной мобилизации через социальные сети, символизирующие обретенную свободу перед лицом заблокированных и истощенных политических систем Северной Африки и Ближнего Востока. Она последовательно свергла тунисских, египетских и ливийских деспотов, но не смогла предложить в наследство ничего, кроме их могильных камней. Зин эль-Абидин Бен Али оказался в неславном изгнании, другие лидеры – в тюрьме или подверглись линчеванию.

Башар Асад, пришедший к власти в Сирии десятилетием ранее, мог бы избежать подобной участи, если бы смог преодолеть политический атавизм, состоящий из пыток и тюремных застенков. Очевидно, что это было невозможно, о чем свидетельствует гражданская война, которую сирийский президент предпочел развязать против своего народа, нежели разделить власть. После периода надежд наступило время авторитарной реакции, быстро поддержанной монархиями Персидского залива. Последние были напуганы электоральными успехами единственной структурированной политической силы, партий, называющих себя политическим исламом, зарегистрированных на выборах в Тунисе, Египте и Ливии.

Будь то движение «Братья-мусульмане» или салафитские течения, эти формирования выявили пределы горизонтальных гражданских мобилизаций, где либералы могли высказывать свое мнение. То, что этот цикл завершился в Сирии год назад молниеносной победой бывшего джихадиста Ахмеда Аль-Шараа, проповедующего консервативное видение сирийского общества, лишь слегка смягченное его общинным разнообразием, выглядит как парадоксальная эпитафия.