В нескольких словах
Мысленный эксперимент переносит Перикла, афинского государственного деятеля, в современность, чтобы оценить нашу демократию. Статья исследует, почему прямая демократия Древней Греции, с её остракизмом и народным суверенитетом, кардинально отличается от современной представительной системы. Анализируется различие между коллективной 'свободой древних' и индивидуалистической 'свободой современных', ставя под вопрос наши представления о власти народа.
Представьте на мгновение, что Перикл, знаменитый афинский государственный деятель, родившийся около 495 года до н. э., перенесся в современный мир. Что бы он подумал о нашей демократии? "Он был бы сбит с толку, неспособен понять нашу систему", — считает Джозайя Обер, историк из Стэнфорда. "Для него режим с такой степенью централизации не мог бы называться демократическим, потому что народ в нем не осуществляет свой суверенитет напрямую".
Чтобы лучше понять его точку зрения, представим, как он входит в современный парламент, убежденный, что увидит там обновленную версию Экклесии — сердца прямой афинской демократии. Каково же было бы его удивление, когда он обнаружил бы, что всего несколько сотен депутатов представляют весь народ. Его разочарование только бы усилилось, когда, наблюдая за дебатами, он увидел бы, что голосование этих депутатов определяется скорее партийной логикой, чем качеством аргументов. Ведь для гражданина Афин демократия была неотделима от ораторского искусства и коллективного обсуждения.
Очень скоро Перикл с ужасом открыл бы для себя "гиперпрезидентство" в его современном виде. Он бы с изумлением констатировал, что политическая жизнь вращается вокруг одних выборов, проходящих раз в несколько лет — момента интенсивной поляризации, в центре которой стоит противостояние горстки личностей, претендующих на роль "провиденциального человека".
В афинской демократии остракизм — временное изгнание гражданина из города по результатам народного голосования — считался спасительным предохранителем от тирании. Хотя сегодня такая мера кажется немыслимой, для афинянина это было обычным делом.
Тот факт, что один из отцов-основателей демократии не признал бы ее в современном обличье, заставляет задуматься. Тем более что афинский V век до н. э. остается в коллективном воображении моделью чистой демократии: власть народа, осуществляемая народом и для народа. Перед лицом такого "идеала" трудно не воспринимать нашу либеральную демократию как регресс.
Однако урок этого мысленного эксперимента заключается в другом. Он с большой силой иллюстрирует слишком часто забываемую истину: концепцию демократии Перикла и модель либеральной демократии, возникшую в конце XVIII века, разделяет целая пропасть. В то время как афинская демократия основывалась на идеале народного суверенитета и рассматривала индивида как винтик на службе коллектива, либеральная демократия была построена на ограничении власти законом во имя определенной концепции личности.
Именно это объяснял еще в 1819 году Бенжамен Констан в своей знаменитой речи "О свободе древних в сравнении со свободой современных". Для писателя швейцарского происхождения "свобода современных" заключается в том, чтобы "подчиняться только законам, не подвергаться аресту, задержанию, казни или жестокому обращению каким-либо образом по произволу одного или нескольких индивидов". По его мнению, это не имеет ничего общего со "свободой древних", понимаемой как способность "коллективно, но непосредственно осуществлять многие части полного суверенитета", но при этом допускающей "совместимость этой коллективной свободы с полным подчинением индивида власти целого".
Именно это различие в концепциях объясняет, почему даже самые ярые противники влиятельных политиков в новейшей истории никогда бы не помыслили изгнать их из страны. В то время как Перикл, чей собственный отец был подвергнут остракизму, счел бы это совершенно легитимным демократическим жестом.
